[indent] Казалось бы: нашел ты свой редкий экземпляр, так изучай же его теперь, наслаждайся исследованиями. Уникальная возможность, куча времени, всё необходимое у тебя под рукой, распоряжайся. Вот только что-то оказалось не столь простым и однозначным. К примеру, разделение на обычного живого ребёнка, маггловского чуть более чем полностью, и паразитирующую обскурию, состоящую из магии чуть более чем полностью. Не существует ни одной инструкции, ни одного пособия, которое бы описывало, как с этим правильно обращаться, на чём балансировать и что способно привести к финальному, летальному всплеску. Это и многое другое Реддлу предстояло выяснить самостоятельно, исходя из собственного опыта и того, каким оказался Тобиас как, да простит Мерлин, личность. Подбирать подходы к личностям, впрочем, никогда не становилось проблемой для Наследника.
[indent] За несколько дней Тобиас успел полностью отправиться если не морально, то хотя бы физически. Выспался, отъелся, находился теперь не в одиночестве. На удивление беззлобный Миттиас, диковинный эльф, словно бы воплощающий в себе всю магию мира, и, конечно же, Том. Последний на самом деле вовсе не стремился стать ребёнку другом, не мог и не собирался проникаться к нему «душой и сердцем», однако имитировать обратное у него получалось хорошо. Из того немного, что было известно Реддлу об обскуриях: они могли проникнуться другими и отличались послушанием в отношении тех, кому доверяли. Вот и ответ на главный вопрос, а дальше, в который раз, дело техники.
[indent] Они всё оставались в дом домишке, куда аппарировали несколькими днями ранее. Здесь их никто не трогал, здесь было комфортно, здесь было географически удобно. И скрываться, и слоняться по окрестностям, и получать последние новости. Из полезного: тут Тобиас чувствовал себя в безопасности, не подавал признаков паники или страха, т.е. был стабилен и «изучабелен» в рамках исследований Реддла. И сегодня, коли об этом зашла речь, как раз должна была наступить следующая стадия. Мальчишка привык и достаточно восстановился, чтобы теперь можно было от наблюдений перейти к поиску более глубоких связей с его внутренним миром. С обеими его сторонами. Том желал выяснить, на что Тобиас отзывается, что вызывает у него отторжение, что выводит из себя и, главное, как этим можно манипулировать. Всё ведь для того и делалось: польза от исследования есть польза от исследования, но суть как раз-то и заключалась в результате манипуляции. Пока не сказать точно какой таковая должна стать, но уже совсем скоро станет понятно.
[indent] — Скажи, Тобиас, а привык ли ты куда-то выходить в прошлом? — за простым, но вкусным завтраком, приготовленным эльфом, поинтересовался Том как бы невзначай. — Когда был совсем маленьким или в последнее время. Может было какое-то особое место, но по какой-то причине ты, вы, перестали его посещать, — он говорил, конечно же, о мальчишке с семьей. Рынок, церковь, сельские вечера, соседние деревни или более крупные поселения городского типа, да хоть столица. Понятное дело, что сам ребёнок вряд ли выходил куда-то один, т.е. в люди. Потому и воспоминания будут связаны с родителями: Наследник как бы дал мальчику свободу выражения на данную тему. Пускай расскажет всё. Реддл услышит и завернет в нужное русло.

[indent] Простая жизнь почти простого маггловского ребёнка. Ничего другого Том, в общем-то, изначально услышать не планировал. Оно и не нужно было вовсе. Единственное, что стремился вытащить волшебник из данного разговора, так это новые рычаги давления на мальчишку. Давления как страхом и болью, так и чем-то приятным, когда Тобиаса нужно будет усмирять. А оно, вне всякого сомнения, потребуется.
[indent] Вот он рассказывает про поездку, вот он рассказывает про ярмарку, вот про помощь родителям. В речи естественно фигурируют фигуры отца и матери, что совершенно понятно. Ребёнок, похоже, не до конца понимал, что больше никогда их не увидит; не вникал в суть того, что на самом деле произошло. Улавливал ужас, но не принимал его до конца. И это, с одной стороны, было как раз тем, на чём мог сыграть Том в дальнейшем. Но, с другой, являлось и потенциальной опасностью: дети быстро забывают, но и вспоминают тоже быстро. Нет, не так: не быстро, а резко. В секунду. Даже Реддлу тяжело предсказать, когда именно на Тобиаса найдет ностальгия, как она будет проявляться и, что не менее важно, как в этом случае нужно будет повести себя Тому. Он ведь понимал, что такие истории будут. Не единожды, вероятнее всего. Оно не радовало, но воспринималось как факт, с которым стоит разве что смириться. У некоторых вещей имеются свойства, которые никак не исправить, можно лишь повлиять на результативность. Как раз этим Наследник в потенциале и занимался.
[indent] — Ты не скучно жил, Тобиас. Тебе есть, что вспомнить, — сейчас Реддл одобряет разговорчивость мальчишки. В данный момент она нужна ему, полезна, сейчас самое время для подобных разговоров. Эмоциональная же сторона вопроса Тома не задевала: волшебник по поводу услышанного не испытывал никаких эмоций, разглядев в этом разве что бесполезный или, наоборот, полезный для дальнейшего использования материал. — Это хорошо.
[indent] Юноша отвлекается на свой чай, чтобы не смотреть на мальчика постоянно и не давить взглядом, однако продолжает его слушать. Тот как раз подходит к наиболее занятной части рассказа. Попутно Том покосился на Маттиаса. Старик никак не вмешивался в разговор, находясь на какой-то странной, нетрадиционной для него волне. Реддл чувствовал некоторое молчаливое недовольство, но не то, что исходило от того обычно. По итогу старик, стоило заговорить о церкви, и вовсе встал из-за стола, покончив с завтраком, и удалился, предварительно улыбнувшись Тобиасу. Одно движение и тарелка благодаря эльфу исчезла со стола. Кёстер не был сторонником подобных разговоров и в целом имел неоднозначное отношение к происходящему, об этом Реддл знал прекрасно, потому совершенно не удивился тому, что старый волшебник по итогу предпочёл чтение.
[indent] — Что за девочка? — живо поинтересовался, снова обращая своё внимание на мальчишку. — Вы с ней дружили? — между тем «щупальца» зацепились за историю с церковью. Любопытно. Выходит, обскуры как-то реагируют на религиозные проявления? Или оно связано с обилием людей кругом, источающих надежду, веру и свет, когда алчность, страдания и злоба ненадолго уходят на второй план? У самого мальчика, похоже, церковь никаких плохих ощущений не вызывала, чего не сказать о тьме внутри. Волшебник уже подумывает о том, чтобы испытать этот аспект на практике. Оно позволило бы понять характер самой обскурии и готовность (или неготовность) к взаимодействию да вылазке.

[indent] Теперь многое стало на свои места. Теперь ему в самом деле стало интересно. Том ведь не глупый, Том ведь понимает. Не то чтобы дурак бы понял, ибо на то, чтобы сообразить, всё же требуются мозги. Реддлу, в отличие от остальных, известно о существовании обскурии, известны о них общие факты, известны проявления, потому в некотором смысле его исследовательская сторона личности пришла в неописуемый восторг от той истории, что рассказал Тобиас.
[indent] Выходит, в его поселении жила еще одна грязнокровка, в которой проявлялись всплески магии. Таковые оказались неправильно восприняты семьей, в первую очередь в виде отца, в то время как мать выявилась более лояльной. Может быть и сама и являлась волшебницей? Вряд ли, иначе бы смогла справиться с супругом. Дальние родственники или легенды о бабушке-колдунье, стало быть. И, если так, то картинка складывалась. Полностью. Реддл, как известно, магглов презирал, грязнокровок ненавидел. Упуская личную травму стоит сказать, что ненависть его исходила к тому, как эти существа видят мир, через что пропускают, какими способами решают любые конфликты, что изобретают и насколько примитивно выстраивают свою жизнь; в какую околесицу верят. Вот и здесь волшебнику очередное подтверждение. Магглы ведь многие верят в некоего Бога, обожествляют нечто несуществующее или совершенно несущественное, вроде Библии. Придумывают законы, мораль, ритуалы, занимаются наказанием самих себя за то, что ещё не совершили («грех рождения»), осуждая тех, кто не соответствует установленными за сотни лет стандартов. И да, конечно, у волшебников имелось нечто подобное на первый взгляд, но речь не о том. Маги осмыслены и точно знают, почему приняли ту или иную традицию, не внедряя никакой системы «греховности существования и страданий от рождения» — это мерзкая глупость. А та грязнокровка, стало быть, нарушала местечковое понятие добра. Была не такой как все; непонятной; странной; другой. Их, кажется, считали проклятыми? Одержимыми, прокаженными, злом, сынами и дочерьми Сатаны. Что же, Том был солидарен в этом смысле: грязнокровки в самом деле есть зло и то, от чего стоит избавляться. Хорошо, когда примитивное маггловское сообщество и само это понимает, собственными руками уничтожая грязнокровок. Оно же в который раз демонстрировало правоту Реддла во всех его идеях, или по крайней мере Том воспринимал это именно так. Продолжим хронологию.
[indent] Странный Тобиас и странная девочка нашли общий язык. Даже если не дружили, то Холзер всё равно обязан был чувствовать с ней некоторое единение, схожесть. То самое, за которое не хвалили ни девочку, ни его. А тьма внутри, образовавшаяся из всё более сдерживаемой и подавляемой магии, видела всё точно так же, как и носитель. Что стало, когда девочку жестоко убили за её особенность? Что стало, когда убили единственного человека (мать), которая не осуждала дочь столь яростно, будучи той самой соломинкой, но всё же поддержкой? Подсознание Тобиаса среагировало без его прямого участия. Тьма уловила досаду, разочарование, обиду и страх, преобразовала их и воспользовалась во имя мести. Потенциальная ликвидация противника, отмщение за неприятие себе подобного. Холзер ведь тоже проходил через это же самое: непонимание, осуждение, опаску, осторожность, зарождающуюся замкнутость, тягающуюся с банальным детским желанием — познавать мир и контактировать с теми, кто его окружают. Знание того, что существует кто-то похожий, вне сомнения успокаивает, в то время как смерть этого похожего... да, в общем-то, уже очевидно. Суды, церковь, прочие детали теряют смысл, они не главные и лишь подтверждают идеи Реддла, не более того.
[indent] Том неожиданно ловит себя на мысли, что никогда не видел тел, «съеденных» обскурией. На эту тему практически не имелось никакой визуальной информации, лишь некоторые описания, не дающие конкретики. А конкретика, если так подумать, Наследнику бы не помешала. Оно дало бы ему понять, каковы кажутся следы после того, как он совершит то, что запланировал. Следы, поверьте, значат слишком многое — понимающий значимость маскировки и не привыкший оставлять наводок ещё со времен жизни в приюте Том знал об этом как никто другой. Потому позабыл и про свой недопитый чай, и про завтрак, и вообще про еду. Он загорелся, его разум оживился, а в бесконечно тёмных и пустых глазах что-то словно бы замелькало. Не доброе, но искреннее. Способное напугать или заразить. И как бы вовсе Том не «мёртв»: поглядите, в нём чего-то по итогу читается.
[indent] — Он не очень любит грустные истории и вообще часто молчит по утрам, — на деле, конечно, всё гораздо глубже, имеет прямые отсылку к давнему прошлому старика и его отношению к происходящему в настоящем, однако Холзеру вовсе не обязательно об этом знать. Реддл нашёл для ребёнка куда более хорошую формулировку, продолжая по итогу слушать очень внимательно, не отвлекаясь на еду. В его голове уже созрел план, направленный на получение ответа касательно возникшего вопроса.
[indent] Мальчик крайне удачно закончил со своим завтраком и подошел к юноше. Нетрудно догадаться, насколько сильно Реддл не любил прикосновения к себе. Нетрудно догадаться, что совершенно не понимал их, не ловил от этого ничего. Нетрудно догадаться, что именно потому не был склонен к объятиям и всякого рода тактильным контактам. Да, это всё так. Как и ещё одна не деталь: Том был невероятно целеустремленным. Ради своей цели он готов пойти на всё. Не пожалел даже душу, потому что можно сказать о каких-то жалких прикосновениях? Если оно нужно ему для достижения поставленной задачи — ладно. Результат греет и имеет значения, на этом всё. Так просто, чепуха.
[indent] — Сколько же всего ты пережил, — Реддл, заглядывая обскуру в глаза, повернулся к нему и взял за руку. — Каким сильным мальчиком тебя это делает. Очень сильным, — ладонь ребёнка тёплая, чего не сказать о Томе. — Тобиас, я желаю понять тебя так, как никто другой никогда не сможет, потому что ты тоже способен понять меня. Мы ведь похожи. Мне приходилось видеть много плохих вещей, и я хочу знать, что ты пережил, что испытал. Позволишь мне посмотреть? — его голос становится тише, более доверительным. Он смотрит глаза в глаза, крепче сжимая ладонь мальчика, а вторую руку устраивая у того на плече. Чтобы чувствовал, что Реддл рядом, что в самом деле хочет разделить с ним всё и стать ближе. Как такой же особенный. Как «брат». Как тот, кто не станет винить, не бросит и не будет осуждать Тобиаса за его существование. Прикосновение, слова и нахождение рядом — для Холзера. Нечто подвижное в глазах и настойчивость в самой натуре Тома — для тьмы. Реддлу нужно лишь получить согласие, чтобы не пришлось вдруг встречать сопротивления. Он знает, что сможет сломать Тобиаса, но также знает, что, действуй излишне нагло, может потерять доверие обскурии. Тогда мальчишку придётся ликвидировать. Потому раз за разом стоит показывать Тобиасу, что Реддл интересуется, что хочет помочь, что он и его мнение важны для волшебника. Раз за разом доказывать своё доверие, чтобы по итогу оно вошло в привычку и не подвергалось вообще никаким, даже самым смутным сомнениям.

[indent] Полная отдача и абсолютная раскрытость — вот то, что исходит от мальчишки. Вот то, как отвечает тьма. Вот то, что затмевает всё остальное. Вот то, что и рассчитывал получить Том. Получил. Теперь нужно лишь дать несколько простых и правдивых ответов...
[indent] — Когда я был ребёнком, все считали меня странным. Предавали, сторонились, называли больным. Говорили, что я не такой как они, ненормальный, неправильный. Это всё, что они могли: плохие люди не будут помогать и поддерживать, понимаешь, Тобиас? Как это было с тобой. Но я знал, что ненормальные они, а не я. И отомстил каждому из них, ведь так нужно наказывать за проступки. Я не был виноват, и ты не виноват. Мы особенные. Маттиас не боится потому, что тоже волшебник. Он знает, что и ты тоже, просто его никто не обижал, как тебя. Но теперь всё осталось в прошлом, Тобиас. А в настоящем я тебя не брошу. Пусть осуждает и боится кто угодно — это неважно. Теперь у тебя есть мы, я
[indent] ... а затем заглянуть туда.

[indent] Реддл не знает, с чем он столкнётся. Не имеет ни малейшего, даже самого общего представления. Не знает, чего остерегаться. Не знает, что ему сможет помочь. Не знает, как далеко и насколько глубоко можно проникнуть. Никто никогда не документировал ничего подобного. Пособий, инструкций или хотя бы коротких записей — не имелось ничего. Реддлу предстояло действовать по наитию, как он чувствовал, как ощущал, как тянула его сделать собственная тьма и скрываемая внутри сила.
[indent] Едва уловимый пасс палочкой, невербальное заклинание легилименции и никакого сопротивления. Том запрыгивает далеко, в самое начало. Не в темноту, а в Тобиаса. Потому что всё началось именно с мальчишки. Тьма появилась потом и не просто так, изначально будучи ничем иным, как магическим потенциалом, по ошибке заложенным в ребёнка.
[indent] Вот Том видит первые проявления магии. Незначительную вспышку, тем не менее напугавшую отца. Тот тогда сильно ругал мальчика за то, что всё упало с обеденного стола. Матери пришлось убирать, а Тобиасу помогать. Видит и завядшие цветы, и урожай аномального бурого цвета, и случайно треснувшее зеркало, столь же благополучно склеившееся вновь не менее произвольно. Мальчишку снова ругают, правда совсем юный тогда Тобиас не понимал, что он вообще сделал. Похоже, выбросы начались у него довольно рано, пускай силой и не отличались. Том улавливал те смутные ощущения, что испытывал ребёнок, видел картины его глазами, присутствовал там полностью, проживал. В этом не было ничего «его», он выступал исключительно в роли наблюдателя.
[indent] Вот Том видит выброс магии во время церковного служения. Насыщенный день, полный событиями. Долгий разговор родителей со священником, который мальчик уловил только лишь частями. Напряжение, испуг, непонимание от того, что произошло, почему столько шума и в чём он, Тобиас, снова виноват. Ребёнок не осознавал; ребёнок не знал, что такое магия. Не знали и взрослые. Не знал и священник. Или знал, но неправильно, потому что после той истории всё изменилось. Тобиаса снова наказали, сказав, что с сыном что-то не так, что он виноват, что они и сами виноваты в упущении; пояснений не было, как и не было понимания у ребёнка. Единственное, что вынес мальчик тогда, так это то, что с ним что-то не так; что его в чём-то винят, он что-то делает что-то не то. Ему нельзя быть собой и опасно волноваться, опасно радоваться, опасно касаться вещей, прочие опасно-опасно-опасно-[...]. С того самого дня Том почувствовал зарождение чего-то инородного. Словно бы те силы, что назывались магией, в один день остановились, замерли, прекратили циркуляцию. Они начали развиваться не в круговорот, а вокруг собственной оси, сами в себе. Сначала — в точке. Точка в другую точку, от точки к точке. Чем больше мальчишка сдерживался, чем взрослее становился, тем быстрее разрасталась эта субстанция. Она уже не являлась полноценной частью его разума. Реддл не знал, как объяснить то, что он чувствовал, не знал, возможно ли вообще передать это каким бы то ни было способом, однако ощущал всё.
[indent] Вот он снова в церкви. На Тобиаса уже смотрят странно, ему это не нравится, ему дискомфортно. Снова. Знакомое чувство, волшебник и сам проходил через подобное когда-то, разве что прожил и среагировал иначе. [Тьма, что сидит сейчас в ребёнке, чувствует это, чувствует некий отклик Наследника, потому проявляет открытость и голодное любопытство, утягивая Тома и к себе тоже. «Посмотри, каково мне. Посмотри и моими глазами. У меня нет своих, но я могу смотреть через это тело. Ты тоже можешь. Как ты смотришь? Покажи, я вот, смотри, показываю». Пока Реддлу не очевидно, что его собственный разум словно бы разрывается, расходясь в два направления одновременно. Одно — Тобиас; другое — обскурия. Волшебника постепенно переполняет, он смешивается. Что-то улавливает родное, близкое, совершенно чёрное в своём содержании. Что-то остаётся исключительно от мальчишки. Продолжает двигаться дальше.]
[indent] Видит очередные посещения церкви. Тобиасу снова плохо. Из раза в раз. Его снова ругают. Из раза в раз. Он меньше выходит на улицу. Он больше боится. Себя и наказаний. И Людей. Это стало для Холзера нормальным состоянием. Сдерживать себя, бояться, желать быть как все и стремиться радоваться другим вещам. А то паразитирующее и самобытное нечто принимает всё оставшееся на себя.
[indent] Та девочка. Вот она, похожая на него самого. Её тоже ругают, её тоже обвиняют, она тоже чудачит. Она не убегает от Тобиаса, они могут дружить. Мальчику это нравится. Девчонка не предаёт его, не осуждает. Она помогает Тобиасу жить и успокаивать себя, находя понимание того, что он такой не один. Особенный. [Том злится. Его самого предала девочка такого же возраста ещё в приюте, чёртова грязнокровка. Тьма внутри Холзера живо реагирует на этот всплеск блуждающей в голове хозяина «родственной сущности». Перетягивает к себе. Рывок. Вспышка.]
[indent] Та девочка. Говорят, она мертва. Её больше нет. Её убил отец. Разговоры взрослых, суд, полная внутренняя опустошенность. Мальчишка разбит, мальчишка потерян, мальчишка остался один. Мальчишка в отчаянии, он же злится. И тогда тьма становится свободной. Она выпархивает.
[indent] [Реддл не понимает, что происходит. Он не знает, что так может происходить. Он, уже сейчас сильнейший легилимент, запутался. Потерялся. Ему не хватает воздуха, у него кружится голова. Он не понимает где очутился, в чём застрял его разум, куда его занесло, с чем он слился, что ощущает.
[indent] Это нечто не живое, но существующее по какой-то причине. Абсолютная тьма, чистейшее из зол. Свирепое, агрессивное, слепое в своём голоде и жажде поглощать. На волшебника обваливается такой шквал эмоций, что он даже не замечает, как в реальности отпускает Тобиаса, откинувшись назад. Он вообще не замечает самой реальности, полностью поглощённый этим. А это поглощено им.]
[indent] Вкус выхода в свет тьмы. Сумбур, движение, отсутствующее сознание, которое и есть, и одновременно нет. Растворяется мальчик, вылазит это. Вкус убийства. Вытягивания жизни. Утоление голода. Успокоение. И бесконечное расширение. Слабость во всём теле, жизненные силы выкачиваются точно так же, как только что выкачивалась жизнь из... отца той девочки? [Реддл улавливает ситуацию, с трудом ухватывается за хронологию, пытается вернуть своё сознание на место, однако его собственная тьма словно бы едина с той, которая являлась обскурией. У него ощущение, что ещё немного и любопытный паразит, желающий понять, как Том может сосуществовать с тьмой, как может контролировать её, быть ею, «перелезет» в легилимента. Это невозможно. Обскурия не может перебраться из одного тела в другой разум. Не может разорваться. Не мо... Или это возможно? Хоть что-то из этого? Том не знает. Он потерян. То, что он испытывает — неописуемо. Две дымки, обе тёмные. Привыкли быть в разных формах и проявлениях, но как при смешении одинаковых дымок отличить, где какая? Это сильно. Мощно. Безумно.]
[indent] У Реддла ещё никогда не тряслись руки. Даже когда он впервые порвал свою душу. Ещё никогда сердце не билось столь сильно. Даже когда он впервые убил. Наследник не знает, каким именно образом у него получается оторваться, дислоцироваться. Он — в шоке. Но и тьма по ту сторону — тоже. Они подобны пионерам, ученикам, детям, обоюдно столкнувшимся с чем-то новым, ранее неведанным. Сильным, родственным, но по итогу непонятным в своём «как быть». Из легилименции волшебник переключается на мощную окклюменцию и вырывает своё сознание обратно.
[indent] Бледный подобно мертвецу, глаза, и без того являющиеся воплощением тьмы, сейчас словно бы то, что остаётся в человеке после смертельного поцелуя дементора. Он тяжело дышит, сбивчиво. Не осознает реальности, вообще не сразу понимает, что вынырнул. Чудом не падает на пол, оставаясь на стуле. Тобиаса же почуявший что-то необычное эльф и вовсе случайно подхватил, не дав мальчику упасть тоже. Но Реддл этого не замечает. Он торопливо хватается одно рукой за твёрдый стол, другой — за стул. Находит равновесие. Одну ладонь от мебели всё же отрывает и прикладывает её к лицу.
[indent] Что это было?
[indent] Так вот, значит, как ощущается обскурия?
[indent] Ему не страшно. Ему диковинно. Адреналин переполняет, как и восторг. Он по-прежнему оторван от реальности, случившееся всё ещё не укладывается в голове, однако Том точно знает — это нечто невообразимое. Лёгкий тремор рук всё никак не отпускает. Наследник даже, оказалось, выронил палочку, вовсе этого не заметив. Невероятно. Как это. Что это. Не хватает ни слов, ни сиюминутного понимания. [AVA]http://sh.uploads.ru/hBTy6.gif[/AVA]

[indent] Наследник Слизерина до сих пор не отошёл от увиденного внутри мальчика или, вернее сказать, темноты. Никогда ничего подобного, даже отдалённо напоминающего, он  не «трогал». И дело было не в силе или мощи — ребёнок есть ребёнок, его ничтожный магический задаток несравним с тем, чем обладал сам Том. Дело скорее в сути паразита, в строении обскурии, в том, что она, не обладая собственным сознанием, интегрирует его с человеческим, используя для того, чтобы наблюдать внешний мир, чтобы в последствии каким-то образом ориентироваться и использовать. Повторимся: Том никогда не встречался с подобным. Предполагал в теории, что оно возможно, но даже приблизительно представить себе не мог, каково оно кажется на практике.
[indent] Он старается вернуть себе внутреннее равновесие, концентрацию и способность правильно улавливать окружающее его пространство, ощущать воздух не частью себя, а лишь одним из элементов внешнего мира. Потому что тогда, когда эта тварь убивала, когда Реддл оказался почти на её месте, он почувствовал, что словно бы един с воздухом, плавает по нему, выбирая себе направление и позволяя не принимать никакой конкретной формы. Прямо как сам ветер. У Наследника отсутствовали слова, способные описать то, что он испытал; не было такого образа, который мог бы передать это, позволить представить. Только увидеть самому — единственный вариант. Увидеть, но при этом не свихнуться, потому что даже неимоверно сильный в ментальном плане Том чуть не потерялся, чуть не застрял, да и, чего греха таить, до сих пор находился в том состоянии, когда не мог дать оценку произошедшему в полной мере. Британец словно бы немного вываливался за грани своего тела, его сознание расширено. Он сейчас — это концентрация всей той тьмы, что скрывается внутри него, загораживаясь то этикой, то формальностями, то, банально, словами. Потому что сама сущность обскурии и её восприятие мира — для одного только этого не существует слов.
[indent] С трудом он всё же возвращает себе ощущение здесь и сейчас, медленно переведя взгляд на мальчишку. Наконец-то удаётся почувствовать руки, у Тома в самом деле имеются конечности. Но он до сих пор не собрался полностью, оставаясь в каком-то смысле «оголённым» тьмой. Собственной. Его нутро, его сущность видит изменения в Тобиасе, улавливает то, что исходит от носителя обскурии. Паразит захотел наружу. Паразит захотел показать себя. Нет, не так: паразит канючит. Делает это точно также, как и ребёнок, в теле которого поселилась сущность; ведь и она сама, хоть и является условно «без возраста, без пола, без формы», думает мыслями мальчика, сама ещё молода, юна и не может исходить к тому опыту, что у неё отсутствует. Каприз. Прихоть. Том очень чётко улавливает это, и оно его безумно злит, буквально выводит из себя. Не прикрываемый ничем, испускающий злобу, он сейчас похож на Тобиаса, который тоже не прикрывался ничем, испуская аналогичную злость. Один цвет — чёрный; и только размеры, только глубина и насыщенность могут отличаться. Реддлу не нужно терять форму и выпускать черные потоки тьмы наружу, чтобы являться абсолютным злом. И это, сам этот факт доказывает его превосходство, его верховность, его главенство, его наставничество; доказывает и подчёркивает, что обскурия не имеет права покушаться на него. На старшего, на сильного, на того, кто позволил соприкоснуться с внутренним миром Наследника Слизерина; на того, кто фактически смог ощутить, понять и не дать обскурии исчезнуть. Попытайся она остаться в Реддле, зацепиться в нём, и существо бы, вне сомнений, погибло. Оно не может существовать вне Тобиаса; а Том может в любой момент оборвать жизнь этого мальчишки. Темнота ещё не видела и части, ещё не знала, на что способен этот юноша, полностью совпадающий со своей тьмой и овладевший собственными демонами.
[indent] — Не сметь. Прекрати немедленно, — в его голосе не читается ничего хорошего, ни капли терпения, жалости или просьбы. Это — приказ. Ведро холодной воды на разбушевавшегося. Он обращается к  паразиту стой единственной интонацией, которой может обращаться тьма; он обращается к ней, обходя мальчика стороной, потому что сейчас и Тобиас изменился тоже — он был не собой. Да, он оставался капризом, обидой и детским желанием, вот только руководила и проявляла себя другая сущность. Та, с которой можно разговаривать лишь одним тоном. С мальчиком — доверие, защита, понятность. С обскурией — демонстрация, решительность, сила. Он здесь старший. Она не смеет покушаться на него. Она не смеет наглеть. Она не смеет капризничать. Не с ним. Он ждёт от ней другого. 
  [indent] Том настолько ушёл в это всё, что даже не почувствовал, как изменился сам. Не прикрываемый ничем, он уставился в чёрные глаза носителя обскурии своими собственными глазами, которые стали похожи на змеиные. Тёмно-бордовые, подобно переливающейся крови, с узкими зрачками; лишенные жалости, лишенные человечности. Подобное случалось у Наследника в моменты, когда он был чрезвычайно зол и не мог сдерживать себя; следствие создания крестражей — чем их больше, тем более частым явлением оно остановится. Разве что для Реддла никакого значения не играет.
[indent] «Я увидел тебя. Я понял тебя. Я открыл тебе себя, доверил. Я принял тебя. Как смеешь ты угрожать мне? Я тебе не по зубам, и я же не твой враг; я — это то, что умеет контролировать себя. А ты — не то, что может стать частью моего тела. Но у тебя есть своё, и ты тоже сможешь быть с ним едина. Только если сохранишь всю свою ненависть, приумножишь её. Чтобы потом показать, насколько ты сильная. Стать более похожей на меня. Утолить жажду, а не погибнуть в попытке навредить такому же, как и ты. Прекрати сейчас же», — если у тьмы может быть иерархия, если у тьмы могут быть «отцовские» или «братские» наставления, тыканье в собственную ошибку, то это было оно. Том не говорит, Том даже не закидывает слова. Он показывает образы и ощущения, транслирует их через сознание мальчишки прямо тьме, давая ей возможность уловить смысл. В той самой единственной интонации, в которой может вещать настоящая тьма. Обузданная, рациональная, такая завидно-чистейшая. Тьма, которая указывает младшему сородичу на то, что сделал ей во благо, а не в отторжение. Тьма, которая предлагает сородичу превратить её жажду и хаос в одно большое насыщение. Полное крови и тех самых ощущений, что возникали во время отъема жизни у человека. — «Не иди против сильного, когда сама слаба, но следуй за ним, чтобы ощутить силу».